Харбин. Часть 7: Фуцзядянь

Исторически Харбин делился на три района Китайско-Восточной железной дорогой: внутри её изгиба показанная в прошлых частях Пристань (Даоли), дальше от Сунгари Новый город (Наньган) и ниже по течению Фуцзядянь (Даовай), самый непохожий на другие. Уголок Китая внутри уголка России в Китае, с дореволюционным населением в 25 тыс. человек он не входил в зону отчуждения КВЖД, а иногда и вовсе упоминался как отдельный город. У Фуцзядяня свой архитектурный стиль с парадоксальным названием "китайское барокко", а ближе к концу поста будут чёрно-белые фото строго 18+: в начале ХХ века здешние фанзы стали местом действия последней эпидемии чумы.

Даоли и Даовай - это и значит дословно Внутрипутейский и Внешнепутейский. Деление Харбина по районам определила конфигурация КВЖД: пересекая огромную Сунгари, в паре километров от моста она сворачивает к югу почти параллельно реке, с двух сторон ограничивая Пристань. Но если с Новым городом её разделяет сама станция Харбин, то вот так выглядит граница Пристани и Фуцзядяня. Кадр сделан из окна очень приятной гостиницы, которую единственный раз за маршрут сняли не друзья через Ctrip, а я сам через "Островок.ру.", вернувшись в Харбин в одиночку. Старая линия, когда-то соединившая Забайкалье с Приморьем через Маньчжурию, здесь поднята на эстакаду, а скоростной поезд мчится по ней в Цицикар - в той стороне мчаться ему больше некуда...

2.


За мостом же лежит предшественник и Фуцзядяня, и Пристани - Мостовой посёлок. Именно "посёлок", а не "городок", как в Харбине называется большинство предместий. Но "городки" возникали на землях КВЖД, не пригодившихся под её инфраструктуру и потому распроданных - реже офицерам и приказчикам ещё до революции, чаще - беженцам в 1920-х. А в посёлке, когда сам Харбин планировался в 8 километрах восточнее (ныне это Старый город) жили те, кто КВЖД строил. В основном - китайцы из провинции Шаньдун за Жёлтым морем, пролезавшие в Маньчжурию ещё когда она была запретной вотчиной дома Цин, а с отменой запрета в 1878 году - повалившие сюда валом.

3а.


Весь скарб этих бедняков помещался на одноколёсной тачке, для Китая и поныне остающейся символом Дунбэя:

3.


Русские хорошо платили (ибо просто не знали, КАК мало можно платить китайцу), а потому попасть на стройку КВЖД, в условия невыносимые даже по меркам отечественных мужиков, было для переселенца или гастарбайтера удачей. Вокруг посёлка росла инфраструктура - как легальная, так и не очень: 80% здешних китайцев составляли молодые мужчины, часто - на родине с законом не в ладах, а потому и отдыхали как умели - пили, курили, торчали, блудили и дрались. Одно из мест, куда они несли жалование, держала семья Фу - по разным данным то ли трактир "Цзянь-цзянь", то ли постоялый двор, то ли контору извозчиков. Они, видать, подсуетились первыми, а потому и за всем районом с годами закрепилось их имя. Мостовой посёлок же остался буфером, промзоной, где почти сразу встречает огромная мельница (по другой версии - маслобойня) Ванфугуан, истории которой я так и не выяснил:

4.


За мельницей на косой улице Чжунма старые дома - вроде и наши, а вроде и не совсем:

5.


Деталями похожие на современные китайские стилизации "под Запад", однако - с явным налётом старины:

5а.


Но всё же отдельные здания в Мостовом посёлке не впечатляют так, как атмосфера Старого Доброго Китая - о нём много раз говорил мне Пётр, регулярно ездивший в Поднебесную более 20 лет и видевший, как она менялась, а я... я узнал этот пейзаж, хотя никогда его не видел. Грязный, шумный, пахучий, малоэтажный трудовой Китай с велосипедами как главным транспортом, с рукописной рекламой на стенах, с мастерскими и лавками в каждой подворотне, а главное - с простыми, бескорыстными, открытыми людьми, на труд заточенными больше, чем на сэлфи.

6.


Этими сюжетами полна Чжунма, кратчайшим путём соединяющая сквозь промзону центры Даоли и Даовая:

7.


В каждом дворе тут небольшая фабрика:

8.


А на четвёрку лаоваев никто особо и не косится - у всех дела:

9.


Сквозь лязг станков и рёв моторов, пыль и блестящие в ней остатки рельс мы вышли на перпендикулярную Сунгари улицу Цзинъян (ранее Новую), которую и можно считать границей Фуцзядяня:

10.


Хотя один из центров притяжения этого района именно с "мостовой" стороны (левее края кадра выше) - это театр "Пинъян" (1929). Вроде бы он сохранился, но всю эту сторону улицы мы нашли в лесах, так что вот историческое фото:

10а.


Напротив его фасада начинается параллельная Сунгари улица Цзинъюй - стержень Фуцзядяня, а в обе стороны от неё расходятся Северные (Бэй) и Южные (Нань) номерные переулки. Первые три Южных ещё в 2014 отреставрировали, первые три Северных в 2024-м были перекрыты для реставрации - из китайского квартала русского города в китайской земле определённо делают достопримечательность №1 всея Харбина, ибо китайцы всё же предпочитают родное. За Новой улицей манят непривычная архитектура, серый кирпич и старинные сюжеты::

11.


Шаньдунцам понадобилось 10-15 лет, чтобы из гнилых фанз и душных землянок начали расти красивые капитальные здания. А уж в 1920-30-х, когда гости и хозяева в Харбине поменялись местами, Фуцзядянь начал становиться вполне респектабельным районом. В нём даже сложился свой неповторимый стиль, который нынешние краеведы прозвали "китайское барокко". Формула его проста: китайские план и двор, европейский фасад, китайская символика и китайское же отсутствие меры в деталях. Вот отличный образец прямо у главного входа:

12.


А на его фронтоне и картушах - как по учебнику, цветущие виноград, гранат, пион, яблоко и слива, в китайской культуре олицетворяющие всё хорошее и отсутствие всего плохого. Тут ещё и маньчжурский таёжный сюжет между явно позаимствованных из русского модерна "спутников":

13.


Внутри же было приблизительно вот так: суть фанзы - кан, то есть очаг, через систему труб обогревавший пол и нары с плетёными циновками. Вдвойне актуальный в суровой Маньчжурии...

14.


Фуцзядянь встречает барахолкой, тянущейся в Первый Южный переулок (Наньтоудао), и кажется, если бы я не начал ругаться и махать руками, на ней бы культурная программа закончилась - если "блошиные рынки" вас хоть немного цепляют, увязнуть здесь можно на несколько дней. В основном китайцы продают примерно то же, что у нас - старые игрушки, посуду, технику, монеты...

15.


Но есть и местная специфика. Основополагающей и направляющей роли Партии конечно, никто не отменял, однако значки да цитатники Мао уже не в моде:

16.


Монеты императорских времён с неизменно квадратной дыркой (оставшейся от древнего способа литья, удобной для ношения на шнурке и к тому же символизирующей квадратную Землю под круглым Небом) и буддийская символика:

17.


Какие-то, кажется, обереги:

18.


Украшения:

19.


И даже китайский фарфор:

20.


Мельком мы кое-то добыли - например, железнодорожный билет из Эры Милитаристов, который я забыл заснять.

21.


Но даже здесь не стоит забывать смотреть вверх:

21а.


За некой невидимой чертой барахолка обрывается, и темп прогулки возрастает.

22.


Здесь начинается туристическая резервация, но и в ней стоит смотреть на прилавки - кое-где продают густой и кисловатый напиток, так и оставшийся для меня единственным знакомством с маньчжурской кухней. Ну, если не считать, конечно, чайного гриба, который был в России, кажется, всегда, а на самом деле западнее Иркутска впервые попал с отставными солдатами русско-японской: главным вкладом маньчжур в мировую гастрономию стала камбуча.

22а.


В конце Первого Южного переулка эталонный образец китайского барокко как видом, так и историей - бакалея "Тяньфэнь Юань", построенная в 1915 году шаньдунцем У Цзыцином:

23.


Но впечатление об этом странном стиле останется неполным без дворов, куда иногда ведут многоярусные барочные арки:

24.


25.


Хотя чаще всё же - обыкновенные подворотни:

26.


Опоясанные лоджиями скорее с русской, чем с китайской резьбой и пересеченные лестницами, дворы Фуцзядяня просторны. Конечно, ранее в них что-то помещалось: при магазинах - склады, при постоялых дворах - стойла и места для повозок, при дорогих гостиницах и борделях - садики, при дешёвых - фанзы усталых работниц.

27.


Но главное - красная линия улицы здесь отделяет русский Харбин от глубинного Китая:

28.


Чем ещё впечатляет парадный Фуцзядянь - его былые обитатели изображены без прикрас, порой - с откровенным смакованием их грубости:

29.


Дворами мы вышли во Второй Южный переулок (Наньэрдао), где песчаная площадь с колеями телег оставлена словно специально как напоминие о том, какими были улицы того, старинного Фуцзядяня. На этих двух кадрах обратите внимание на облик зданий - серый кирпич, маленькие окна, минимум деталей: так на европейский манер, подобно русским палатам петровской эпохи, строились на прошлом рубеже веков по всему Китаю. В Фуцзядяне серые дома по умолчанию старше барочных и более логичны среди фанз и землянок, чем среди отелей и особняков: это, например, была одёжная фабрика "Фуюань" (1902) Суня Цзиньцяня из шаньдунского городка Лайчжоу:

30.


Что-то переходное скрывается во дворе гостиницы "Тунъифу" (1920), в те времена знаменитой своей благотворительностью для пострадавших от наводнений или пожаров.

31.


Кажется, что прежде, чем под русским влиянием родить своё барокко, китайские архитекторы черпали вдохновение у англичан:

32.


Вот (взгляд на юг) отличная пара двух стилей Фуцзядяня. Справа дунганский ресторан "Люхэшунь" (1930), основанный шаньдунскими переселенцами исламской веры. Существуя с эпохи Тан, когда Китай воевал с Халифатом за Среднюю Азию, китайцы-мусульмане хуэй ("э", кстати, в их название принято добавлять в русской традиции), у нас более известные как дунгане, расселились за века по всему Китаю. Но к привычным нищете и бесправию у них всегда добавлялась ещё и доля изгойства, а потому из Шаньдуна хуэй ехали в Маньчжурию даже активнее ханьцев.

33.


Сслева на кадре выше пафосный по своим временам магазин "Ишуньчэн и Ишуньюань" (1922). Барочный декор его двери:

33а.


Чуть дальше целая анфилада дворов, почти петербургских колодцев...

34.


...с симпатичными граффити (а космическая романтика в Китае вполне заметна, благо и достижений полно)...

34а.


...выводит в Третий Южный переулок (Наньсаньдао), по всему выглядящий главным в Фуцзядяне. Причём - не только в наши дни: например, серый домик слева строился в 1924 году как плавательный бассейн "Дэсинь", а в такие заведения явно ходили лишь те, у кого было мало забот.

35.


Площадь раскрывается к театру "Старый Даовай":

36.


На другой её стороне - клуб боевых искусств четы Сюйхоу (1922), при Маньчжоу-го тихонько ставший подпольно-диверсионной ячейкой. Огромный дом с белым фасадом за ним построил для себя Сюй Шичан, в 1907 году закупивший несколько современных судов и основавший первое в Приамурье китайское пароходство - прежде вся логистика держалась на русских пароходчиках, с которыми и свои-то мучились, что уж про китайцев говорить. Дальше за серым фасадом жил Ли Бинцинь (1925), первый китайский банкир Маньчжурии. Из его Банка Трёх Провинций японцы в 1931 сделали по сути Центробанк Маньчжоу-го, и даже предложили Ли стать управляющим, но тот работать на врага не захотел. А вот за белым фасадом справа, пишут, с 2014 года действует музей китайского барокко, куда мы не успели зайти. Впрочем, судя по отсутствию фото в китнете, скорее музеем считается весь квартал, а это его офис:

37.


И вместо кринолиновых платьев и анимешного вида камзолов тут предлагают для фотосессий костюмы народов КНР:

38.


Но китайские фонарики тут соседствуют с матрёшками: от усских (так же это читать надо!?) отсылок в Харбине не деться и здесь - с круглогодичным Новым годом и стеллажами шоколадок "Алёнка". Но отброшенная за ненадобностью первая буква показательна: как у нас китайский или японский ресторан могут украсить каким-нибудь абсолютно случайным иероглифом, так и здесь - не влезла закорюка, так и Гуаньди с ней! Ждут за этой дверью всё равно китайцев:

39.


С юга переулки заканчиваются впечатляющим контрастом двух сторон улицы Наньсюнь:

40.


А очень китайско-барочный дом стоит на углу Наньсыдао - 4-го Южного переулка:

40а.


Он другой - совсем без прикрас, а в один из его тёмных тесных магазинов Пётр и Айна, недооценивши маньчжурских холодов, заходили за тёплыми носками. Исторически же самое интересное в переулке вот это красное здание, с 1915 года ставшее офисом YMCA - межконфессиальной Ассоциации Молодых Христиан, зародившейся в 1844 году в Лондоне и весьма активной в Северном Китае. В Россию как общество "Маяк" она пришла ещё в 1900 году, и что интересно, в последующие десятилетия "лояльная" РПЦ была к ней гораздо благосклоннее, чем Зарубежная. Быть может - видевшая соперников за умы и души: к YMCA тянулась интеллигенция Харбина, и например объединивший местных литераторов кружок "Чураевка" (см. первую часть) создавался поэтом Алексеем Ачаиром именно под её патронажем. Хорошо бы думать, что и собирались все эти люди, - бравый солдат и матрос Арсений Несмелов, тревожный и метущийся между монашеством и гомосексуальностью Валерий Перелешин, обожаемая всеми "белая яблонька" Ларисса Андерсен или съедаемый кокаином Борис Юльский, - тоже здесь. Но вот чего я не нашёл, как ни старался - это адреса "Чураевки"...

41.


Наньсыдао вывел нас к центральному по облику и месту зданию Фуцзядяня фасадом на Цзинъюй, о котором, увы, что-то найти у меня ни малейшего шанса.

42.


Но судя под надписи "Международный торговый дом Вэньчжоу" (это город в провинции Чжэцзян на Восточно-Китайском море, сильно южнее Шанхая) и по аркам, ведущим не в переулки, а в обширный двор, это что-то вроде пассажа 1920-х годов:

43.


Но Земшар над его крышей хорош:

44.


А совершенно советские по духу скульптуры людей разных профессий и наций ещё лучше:

45.


Чуть дальше в 7-м Северном переулке (Бэйцидао) обнаружилась Баптистская церковь (1930-34) американского пастора Мартина:

46.


И в общем, показываю я здесь далеко не всё, но это и не надо: всё не показанное выглядит примерно так же... Дальше от центра по Цинъюй - леса да заборы: по состоянию на прошлый май Фуцзядянь поновлялся с поистине китайским размахом.

47.


За 9-м переулком китайское барокко отступает, сменяясь кварталами пятиэтажек. Торговля в Харбине, как и часто бывает в Азии, заметно локализована по ассортименту, и здесь несколько кварталов нет ничего, кроме магазинов медтехники. На 12-м переулке в километре от "блошки" открывается просторная площадь у Соборной мечети:

48.


Ещё одну, татарскую, я показывал в прошлой части, и почему-то почти всем источникам невдомёк, что в Харбине две старых мечети. Их истории обычно смешивают в одну, и на русском языке приделывают к той мечети, а на английском и китайском - к этой. Сказывается и то, что стиль обеих мечетей (здесь его называют "арабским") совершенно не привычен для Китая, но если в эмигрантском Даоли мечеть строилась для татар, то в Фуцзядяне логично наличие дунганской мечети. Её внешние здания построена в 2003 году:

48а.


Однако их архитектура - не более чем стилизация под изначальное здание (1935-37) эпохи Маньчжоу-го. В которой, вероятно, и разгадка: создав марионеточные республики маньчжур и монголов, Япония присматривалась к дунганам и уйгурам, и некитайский стиль мог бы посланием "китайскому игу конец!".

49.


Теперь главная в Харбине определённо эта мечеть, и на её просторном дворе жизнь заметна. Наташа заглянула в женский зал и увидела там мусульманку, которая горько плакала и молилась - как мы подумали, конечно, о сыне или муже-уйгуре, угодившем в "перевоспитательные лагеря". С нами же разговорился очень дружелюбный (или прятавший за дружелюбием подозрительность) мулла-дунганин, рассказывавший о своей учёбе в Египте и на Филиппинах.

50.


Исторически к Фуцзядяню относились и китайские храмы в конце Большого проспекта, по крайней мере расположены они с мечетью почти на одной линии, если её провести поперёк Сунгари. Но с тех пор у района появилась граница в виде железной дороги (куда ещё дойдём), и с этой её стороны мечеть - единственная крупная культовая постройка Фуцзядяня. Район не заканчивается на ней - вдоль Цзинъюй и дальше нет-нет да мелькнёт дом в стиле китайского барокко:

51.


Особенно хорош отель "Маленький Мир" (1920) в 16-м переулке (Наньшилюдао), названный по аналогии с открывшимся чуть раньше "Новый Миром". Тот, видимо, был подороже, а этот - попроще: в 1932 в нём несколько месяцев жила Чжан Найин, девушка из самой интеллигентной семьи соседнего городка Хулань, ставшая гимназисткой в полном соблазнов Харбине и не сумевшая перед ними устоять. Она много читала, проникалась современной и переводной поэзией, а ещё - гуляла с женатым мужчиной, не зная, что тот женат. Брошенная и опозоренная - бродяжничала, забываясь ханшином и опиумом. В гостиницу её пристроил очередной любовник, пожил с ней сколько-то, но узнав, что Найин беременна - однажды вышел "на 5 минут" и исчез. В конце концов она написала письмо в одну газету с историей своей жизни и покаянием, и как ни странно, этот крик о помощи был услышан - бедой женщины проникся молодой писатель Сяо Цзюнь, который не только вытащил её из долговой ямы, но и помог возродиться морально. Даже имя она взяла себе новое - Сяо Хун, под которым и вошла в историю. Вот уже вчерашняя нищенка - писательница в литературном дуэте двух Сяо, а вскоре её знали как одну из "4 одарённых писательниц Китайской республики". Дальше были расставания и встречи, переезды всё дальше на юг - в Шанхай, Токио, Гонконг, - и наконец смыкание круга к нищете и одиночеству. Сяо Хун умерла в 1942-м, когда японцы бомбили Гонконг - но не от бомб, а от туберкулёза. Её проза переведена на многие языки, но - не на русский.

52.


Отсюда можно свернуть к Сунгари, чуть недоходя которой, демонстративно в самом дальнем от русских районов углу, расположилась даотайство (1907), то есть дворец наместника:

53.


Уезд Биньцзян, куда входил Фуцзядянь, был учреждён лишь в 1913 году, но как я понял из машинного перевода Байдупедии - изначально это была таможня. В теории за кирпичной оградой музей и десятки построек (в основном, впрочем, довольно невзрачных) разных чиновничьих ведомств и дворцовых служб, но мы обнаружили наглухо запертые ворота, и лишь над стеной я едва смог поднять камеру.

54.


Милая инсталляция рядом:

54а.


А за ближайшими домами течёт Сунгари, над которой высоко стоит пилон моста Сунпу (2010, 4037м) через одноимённый остров. В мост переходит улица Эрдао, которую можно считать дальней границей Фуцзядяня:

55.


Но всё это был лишь исторический центр китайской слободы Харбина. Многоэтажки заменили то, чем была большая часть Фуцзядяня - дымные смрадных фанзы с соломенными крышами. Там у ворот распространяли тяжкую вонь выгребные ямы, а внутри, меж стылых грязных стен, в тусклом свете забранных бумагой окошек, а то и потёмках, на едва тёплых канах и пропотевших циновках спали по 10, 20, 30 китайцев обоего пола, в будние дни поваленных невыносимым трудом, а в редкие выходные - ханшином или опиумом. И вот под конец 1910 года в этих трущобах зазвучало леденяще-страшное слово - ЧУМА...

56а.


Маньчжурия была обречена на её эпидемию: ведь природные очаги "чёрной смерти" - это колонии сурков-тарбаганов в монгольских степях, и в том числе - Хулун-Буире за Хинганом, где прошла КВЖД. Чумная палочка, или йерсения (от француза Александра Йерсена, открывшего её в 1895 году) убивает человека слишком примитивно, чтобы оставить ему шанс - неистово плодится в организме, закупоривая полости, в которых живёт. При бубонной чуме это лимфоузлы, при лёгочной - альвеолы лёгких, при септической - кровеносные сосуды. Самая летальная (её ещё называют "молниеносная") именно септическая, которой хватает нескольких часов - так, в 1347-м от неё буквально за день уполовинился Константинополь. Но её, как и бубонную чуму, разносят блохи, а вот лёгочная, пользуясь устойчивостью йерсении к холоду, передаётся воздушно-капельным путём, 100% летальность сочетая с очень высокой заразностью: умирает человек обычно на 3-5-й день, но с первых же минут вселения бактерии разносит её, а сутки-двое ещё и не догадывается ни о чём. Лёгочная чума и дремала в сурчинах Хулун-Буира, но в силу безлюдия степей вымирала от неё за раз дай бог одна семья, а другие кочевники годами обходили стороной остов заражённой юрты. Всё изменилось с появлением городов и станций, а ещё - ростом спроса на сурочий мех: первыми заболели какие-то охотники, а следом хворь начала косить артели китайских рабочих. 12 октября врач больницы на пограничной станции Маньчжурия выехал по срочному вызову в один из доходных домов, где нашёл 9 трупов и бьющегося в агонии китайца, а вскрытие показало худшее, что могло показать... 15 октября в Харбине русский постовой вдруг прямо на вахте схватился за голову, посинел, начал неистово кашлять жёлтой мокротой и кровью, а выхаркав на первый снег половину лёгких, умер, не дождавшись врачей. Тем не менее, народ в Маньчжурию ехал тёртый, ко всему привычный, насмотревший на бесчинства хунхузов, восстание ихэтуаней и русско-японскую войну. Лежит окоченевший труп на улице - ну так все рано или поздно будем трупами, перешагнули и дальше пошли. Можно даже сфотографировать:

56б


Но трупов делалось всё больше, и всё чаще они валялись голышом: для неграмотных и в прямом смысле слова озверевших от труда и бессилия жителей трущоб смерть соседа по кану значила лишь то, что у них теперь есть халат, ушанка, пара ботинок. Экстренно сформированные русской администрацией "летучие отряды" медиков в плотных ватно-марлевых масках и белых халатах наводили ужас не только своим сходством с призраками: они вламывались в фанзы, а найдя заражённого - всех куда-то уводили без возврата и сжигали дом. Входя во мрак убогих жилищ, они стабильно видели - трупы, больных в бреду и агонии и в ус не дующих живых, которые ничего не знали о чумной палочке, но знали, что от лаоваев хорошего не жди... А потому умерших раздевали под покровом ночи, часто ещё и рубили в куски и вывозили в сугроб или в прорубь: ноги, торчащие изо льда Сунгари, стали ещё одной приметой той страшной зимы в Харбине. Русские санитары из таких же неграмотных крестьян, впрочем, недалеко ушли - при любой возможности снимали маски, устраивали попойки, часто - прощальные с умирающим, конечно забиравшим собутыльников на тот свет. Китайцы редко сопротивлялись, на осмотр каждой фанзы мог стоить кому-то из "летучего отряда" жизни...

56в.


Всю осень 1910 года эпидемия нарастала, а к зиме Харбин погрузился в сюжеты, уже тогдашним людям знакомые лишь по запискам из Средних веков: пустые улицы, запертые двери, окоченевшие трупы, которые не успевали убирать, силуэты медиков в белых одеждах. В китайской больнице Фуцзядяня была тишина - медики лежали рядом с пациентами, и в том числе - надежда умиравших Ешилабсан, доктор тибетской медицины. 500 китайских солдат, отправившихся из Куанчэнцзы подавлять чумной бунт в Хулани, умерли в степи. Спасшие много жизней во время бубонной чумы в Индии вакцины россиянина Владимира Хавкина и француза Александра Йерсена оказались бессильны против лёгочной формы. Погибали врачи - как революционерка (в 1905 успевшая посидеть в Бутырке) Мария Лебедева, которая приехала в Харбин в отпуск к родне накануне эпидемии и не сумевшая остаться в стороне, в в итоге завещала похоронить себя в общей могиле. Или студент Лев Беляев, продержавшийся с лёгочной чумой беспрецедентные 9 суток и сквозь кашель шутивший, что если выживет - его всю жизнь будут водить по врачам как уникума.... Но летучие отряды продолжали работать: по утрам - сволакивали крючьями трупы (весной, когда стал таять снег, работы у них прибавилось), а по вечерам - обследовали фанзы, извлекали заражённых с чердаков и из подвалов, дезинфицировали опустевшие помещения. Порой - огнём: здание, не имевшие какой-то ценности или слишком сильно пропитанные инфекцией (как чумной госпиталь), просто сжигались. За городом над белой степью клубился чёрный дым - яма у кладбища стала полевым крематорием, куда потоком отправлялись деревянные коробы, полные тел. Из заразившихся никто не выжил... Пиком эпидемии стало 16 января 1911 года, когда за день умерло 178 человек.

56г.


И всё же в феврале эпидемия пошла на спад, а первый день весны в Харбине стал и первым днём без новых заражений. Где-то в середине апреля чума вдруг ушла так же пугающе внезапно, как явилась. Что это было, - переход количества медицинских мер в качество или какие-то ритмы природы, - не ясно до сих пор. По разным оценкам, чума унесла от 60 до 100 тысяч жизней. В Харбине умерло 5693 человека, четверть китайской общины, но ещё 6067 смертей было зарегистрировано в соседнем Хулане и 4551 - в Шуанчэне чуть южнее по железной дороге. Одних только медицинских работников погибло 942, из них 924 санитара. Россия потеряла трёх врачей, двух студентов-медиков, четырёх фельдшеров, сестру милосердия и 30 санитаров. Но они удержали фронт: в России не заболел ни один человек, а русские харбинцы в большинстве своём отделались легким испугом. При любых симптомах их отправляли на карантин в поезда, выставленные КВЖД на запасных путях. Но скоротечность лёгочной чумы делала карантины недолгими: 5 дней в "общем" вагоне, затем 5 дней в "чистом" вагоне, и если ни там ни там никто не начал температурить и кашлять - по домам. Почти всегда кашель оказывался симптомами чего полегче, да и взятка жандармам была не слишком велика. Япония в Южной Маньчжурии справилась и вовсе без потерь - за счёт жёсточайшего апартеида.

56д.


Что же до Китая, то на первых порах цинские власти не то что не помогали, а скорее вредили, видя в русской активности предлог для аннексии Хэйлунцзяна. Пресса полнилась статьями о том, что это у лаоваев медицина - наука, а у нас-де - искусство, и нет такой болезни, которую китайский врач не смог бы излечить. Власть не смущало, что эпидемия проникала в Шаньдун с сумевшими вырваться из карантина... пока 7 января не умер заражённый человек в Пекине. Запретный город всполошился, нехотя наладил связи с медицинскими ведомствами КВЖД, но первый же направленный в зону заражения медик Се Тяньбао доехал только до Мукдена, где испугался и повернул назад. Вместо него Юань Шикай (которому через год предстояло свергнуть дом Цин), командующий созданной по европейскому образцу Бэйянской армией в Тяньцзине, послал в Харбин доктора У Ляньдэ, и этот уроженец Пинанга в британской Малайе, первый китаец-выпускник Кембриджа, проректор Тяньцзиньского военно-медицинского училища, научным кругам уже известный исследованиями болезни бери-бери, принял бой. Только, в отличие от защищённых правом экстерриториальности русских и японцев, он был связан по рукам и ногам архаичными законами Китая: за вскрытие трупа ему грозила казнь, а потому и выделить чумную палочку он смог лишь когда ему в морг привезли тело японки. В медицине он применял те же методы, что и иностранные коллеги, хотя и с некоторой спецификой: так, отнюдь не пиром во время чумы стал китайский новый год 31 января, в который всячески поощрялся запуск фейерверков - осевшая на улице сера от многочисленных взрывов оказалась довольно эффективным дезинфицирующим веществом. Куда больше доктор У, зная менталитет соплеменников, сделал в оргвопросах: выбил разрешение сжигать трупы, а кремацию проводил под постоянным наблюдением крупных чиновников, вблизи которых служащие робели и не решались тырить заражённую одежду. На международной противочумной конференции в Шэньяне с тарбаганчиком-талисманом доктор У был председателем, а от поста министра здравоохранения гордо отказался - такой "китайский Пирогов", он предпочёл быть ближе к пациентам. И в 1920-21 спасал Маньчжурию уже от эпидемии холеры, а в 1926 основал в Госпитальном городке (на другом конце центра) медицинский колледж. Лишь в 1939-м У Ляньдэ вернулся в родной Пинанг, но медицинской практикой занимался до самой смерти в 1960-м, когда было ему 80 лет.... В Китае он теперь слывёт единоличным победителем Чёрной смерти. В его больнице (1922-26) на юге Фуцзядяня - музей:

57.


Отсюда начинается подъём к табачной фабрике караимов Лопато и буддийским храмам в конце Большого проспекта (см. 3-ю. часть). Но это всё отделяет от Фуцзядяня железная дорога - проложенный японцами в 1931-34 годах обход к Восточному вокзалу, с которого ходили поезда в Гирин. В километре от Харбина-Главного зачем-то поставили станцию Биньцзян с неожиданно капитальным вокзалом.

58.


Причём его фасад - уже КНРовский, а японский был таким:

58а.


Однако для чего он нужен, вряд ли кто-то понимал: с 2016 года поезда не останавливаются на Биньцзяне, а в зданиях станции - склад. Маньчжурская чума стала не крайней, а по-настоящему последней - люди достаточно изучили йерсению, чтобы противостоять ей, и хотя вспышки чумы не редки (лично я застал их в Киргизии и Монголии), счёт заболевших редко превышает десятки, а смертность (5-10%) - единицы. Фуцзядянем же стал весь Харбин, но в нём ничто не напоминает теперь о тех вшивых фанзах...

59.


Вот уже 3 поста подряд мы видим простор над Сунгари в перспективах улиц. В следующих 2 частях познакомимся с этой огромной рекой, красотами её берегов и обжитыми островами.

КИТАЙСКО-ВОСТОЧНАЯ ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА (2024)
Маньчжурия. Обзор путешествия и оглавление серии.
Желтороссия. Русское наследие Китая.
Нюансы и лайфхаки Китая.
Транспорт Китая.
Восточная КВЖД
Пограничный (Гродеково) в России и начало Суйфэньхэ.
Суйфэньхэ (Пограничная).
Муданьцзян. Город и станции восточнее.
Муданьцзян. Бохай.
Хэндаохэцзы.
Имяньпо.
Ачэн. Город и усадьба "Волга".
Ачэн (Хуэйнин). Прошлое и настоящее маньчжурских народов.
Харбин.
История, колорит, Харбинский метрополитен.
Новый город (Наньган). Юг и объекты КВЖД.
Новый город (Наньган). Север.
Модягоу (Славянский городок), Старый город (Сянфан), Алексеевка.
Пристань (Даоли). Вокзал и проспект Чжунъян.
Пристань (Даоли). Разное.
Фуцзядянь.
Сунгари. Парк Сталина и Затон.
Сунгари. Остров Солнца и Парк Тигров.
Пинфан, а также виды с телебашни.
Западная КВЖД - будет позже.