varandej
•
Харбин. Часть 6: Пристань (Даоли) - дома и улицы
"А я думал, там только Софийский собор сохранился" - не единичный комментарий к моим постам про Харбин. И в знак того, сколько на самом деле здесь осталось от русской эпохи, про это здание-символ я расскажу только сейчас, ближе к концу всей серии. Собор стоит на главной площади Пристани, или Даоли - компактного старинного района, прижатого к Сунгари сгибом Китайско-Восточной железной дороги. В прошлой части я показывал вокзал и главную пешеходную улицу Чжунъян, а сейчас покажу другие улицы этого района, включая еврейский квартал, столь непременный в этом рефугиуме Российской империи.
В Харбине нам просто несказанно повезло с гостиницей: поймав какую-то скидку на CTrip (незаменимый в путешествиях по Китаю ресурс, но - только на китайском), Пётр и Айна (вернее, кто-то один из них) недорого сняли по сути квартиру-студию в высотке у самого центра Харбина. Нам достался очень приятный интерьер, две разделённые ширмой комнаты (одна у окна, другая в глубине), удобства вплоть до не частой в Китае стиральной машины... и потрясающий вид из окна прямо на сердце Харбина:
2.
Если неудавшийся Старый город на дальней окраине и ставший нынешним центром Новый город по ту сторону станции основали чиновники, то Пристань в приречной топкой низине, которую заливали паводки и в которой негде было спрятаться от хунхузских набегов, создал капитал. Ведь основным путём снабжения стройки на рубеже веков стала Сунгари, и помимо рельс и шпал, паровозов и вагонов, оружия для Охранной стражи, станционных механизмов и богатых обстановок для начальственных домов, сюда везли и огромное количество коммерческих грузов. Часть из них сбывалась (а что-то и, напротив, покупалось на экспорт в Россию) тут же, в километре от реки - сердцем Харбинской Пристани стал не вокзал, не путейская контора, на первых порах даже не храм, а торжище. Никуда не девшееся, в общем-то, и ныне - только загнанное в несколько ТЦ.
2а.
Первую Софийскую церковь привёз сюда в 1905-07 годах Илья Чистяков - чаеторговец из Екатеринбурга, где, выбившись из уральских крестьян, открыл первый магазин вместе с братом Степаном. А в 1900-м - уехал в новый край, наладил связи в чайном Ханькоу, и вскоре сделался в Маньчжурии чайным королём - во второй части я уже показывал его дом с магазином у вокзала. Построенный, впрочем, только в 1910-х: тогда ещё не особо богатый Илья Фёдорович присмотрел этот деревянный храм в воинской части у генерала Эдуарда Колянковского, по итогам русско-японской войны готовившейся возвращаться домой. В 1908 собранную на рыночной площади церковь освятили, а в 1912 - обложили кирпичом, по сути - построили заново, так что о деревянной основе стало и не догадаться. И лишь в 1930-32 годах по соседству вырос Софийский собор:
3а.
Самый большой в Маньчжурии, но честно сказать - по своей архитектуре самый заурядный. И если в кирпичной эклектике, отсылающей куда-то в эпоху Великих реформ и речей Победоносцева, воплотилась белоэмигрантская ностальгия, то сами формы храма - почти типовой проект. В прошлой части я упоминал, что ядром белоэмигрантского Харбина стали выходцы из Благовещенска: богатый торговый город Революцию встретил белым, как снег, а вспыхнувший и подавленный в марте 1918 года, ещё до начала полномасштабной Гражданской войны, мятеж обернулся репрессиями. Ну а Маньчжурия - буквально на том берегу, и потому благовещенцы были в Харбине не только самой многочисленной группой беженцев, но и других встречали тут, уже слегка обжившись. Особенно чувствовалось их присутствие именно на Пристани - вплоть до того, что здесь начал воссоздаваться благовещенский пейзаж: архитектор Михаил Осколков воспроизвёл свой же Троицкий собор, разрушенный через три месяца после освящения этого. Однако и прототип был вторичен, представляя собой почти точную копию Богоявленской церкви на Гутуевском острове в Петербурге, а та, в свою очередь - чуть упрощённую версию храма Христа Спасителя в харьковских Борках, где Александр III выжил в крушении поезда. Но китайцам не знакомы все эти метаморфозы, как россиянин или европеец вряд ли отличит храм Эры Милитаристов от храма династии Тан. Китайцы же просто любят всё больше и красное, а в Дунбэе ещё и чтоб был русский колорит - отсюда и слава Харбинской Софии:
3.
Впрочем, и для русских харбинцев все церкви города были в равной степени новостройками, в эстетику которых мало кто вникал. София же, просто в силу размера, стала главным храмом города, и даже основанный в 1934 году Институт Святого Владимира с преподавателями из Казанской духовной академии действовал при нём, проводя лекции в Чистяковской церкви. Изначально, как в средневековой Европе (за вычетом медицинского), институт имел три факультета - богословский, политехнический и восточно-экономический, но в 1938-40 японцы ликвидировали два из них, сочтя, что хватит и Северо-Маньчжурского политеха (опять см. вторую часть). Оставшийся Богословский институт закрыли в 1946 году уже другие власти...
4.
В 1957 пришёл черёд и Софийского собора, но в отличие от деревянного Никольского храма в центре (и ещё раз см. вторую часть) или показанного в прошлой части Благовещенского храма на Сунгари, он всё-таки не был разрушен. Некоторое время его занимала общага с деревянными перекрытиями, затем вплотную обступили дома, и только в 1997-м, с потеплением отношений двух стран и первых трендах на внутренний туризм, власти вспомнили про старый храм и увидели в нём символ Харбина. Первым делом вокруг него была расчищена Архитектурная площадь, несколько смещённая относительно старого базара. Рядом появились инсталляции, в том числе наподобие звонницы, и небольшая "Галерея русских изящных картин" (так написано), а пейзаж стал немыслим без китайцев, селфящихся в разных позах и нарядах. Кто-то - за пол-площади, держа русский храм на ладони, а кто-то - сидя у его крыльца.
5.
Полвека запустения странным образом пережили двери, пусть и типовые - такие же на церкви в Суйфэньхэ. Для гостей эти двери открылись в 2006 году, и сейчас пройти в них стоит, кажется, 30 юаней (около 500 рублей). В высоком зале можно разглядеть остатки фресок, дополненные репродукциями икон, среди которых как-то оказалась "Тайная вечеря".
6.
В 2013 году собор посетил патриарх Кирилл... но - не освятил: ныне здесь что-то среднее между музеем (со старыми фото Харбина) и концертным залом, где с солеи нон-стопом звучат то флейта, то гармонь, то "Катюша".
Но положа руку на сердце - не худшая судьба для храма там, где не осталось прихожан...
7.
Вокруг - дома 1920-30-х годов и новые торговые центры, среди которых уже почти что год назад припарковался инфоцентр Азиатских игр в Харбине, проходящих вот прямо сейчас:
8.
Отдельно впечатлили барельефы фонарных столбов в как бы русском стиле. Но вспомните знакомых, которым приходилось объяснять, что Шаолинь - не в Японии, а ниндзя - не в Китае: с востока Азии и разница между Россией и Италией не очень-то заметна...
8а.
Площадь пересекают улицы Чжаолиня (ранее - прозаичная Водопроводная) и Дидуань (ранее - Участковая), перпендикулярные Сунгари. Ближе к реке на них примечательны две школы. №1, изначально Лужэньлюйха, действительно была первой китайской школой в построенном русским городе. Основанная в 1912 году выходцами из Шаньдуна (их доля среди здешних китайцев была гораздо выше, чем доля амурчан среди русских эмигрантов!), в первые же годы выхода КВЖД из российской юрисдикции она обзавелась роскошным каменным зданием (1923):
9.
На кадре выше - двор на Чжаолиня, на кадре ниже - фасад на Дидуань:
10.
А вот "самая красивая в Харбине" (согласно путеводителям) школа Таошань (1915) была построена для детей японской общины, довольно многочисленной уже тогда:
11.
При этом вид здания - скорее из 1930-х, но - харбинских 1930-х с "царской" формой и "межвоенным" содержанием: архитектор Юрий Жданов, видимо подстраиваясь под желания японцев, предвосхитил здешний "эмигрантский стиль":
11а.
Да и сама планировка треугольного школы с просторным, но изолированным двором навевает ассоциации с какими-нибудь гимназиями Старой Англии...
12.
Ныне это школа имени Ли Чжаолиня, генерала Антияпонской войны, убитого в 1946 на Гражданской. Его же именем назван старейший парк Харбина (1906) между школой и проспектом Шанчжи. Однако даже традиционный для Китая горбатый мостик посреди парка - в стимпанк-железнодорожном стиле:
13.
Между школами, фасадом на Чжаолиня - здание Харбинского горкома, вероятно 1950-х годов. В позапрошлой части на Модяговке я показывал административные здания провинции Хэйлунцзян, а Даоли считается вотчиной городского начальства.
14.
И квартал Первой школы углом соприкасается с кварталом Первой горбольницы, "исаакиевский" купол которой теперь господствует в пейзаже Даоли. Конечно, это новостройка, но - тоже причастная к русской истории. На пике под конец 1920-х в Маньчжурии жили сотни тысяч русских людей, однако их отток начался уже в 1930-е: хотя власти Маньчжоу-го старались не ломать устоявшуюся систему, всё же вольница в недееспособном по сути Китае подошла к концу. БРЭМ (Бюро по делам русских эмигрантов в Маньчжурии) всё навязчивее советовало людям, какие книги читать и какие фильмы смотреть, всё агрессивнее действовала Российская фашистская партия, бизнес путался в японской бюрократии, а главное - в воздухе пахло войной. И кто-то ждал в ней реванша России за Цусиму и Порт-Артур, но больше было тех, кто боялся, что красные их догонят. К 1945 году, когда всё это наконец произошло, община исчислялась уже лишь десятками тысяч. Половина из них, хотя остались в основном как раз просоветские люди, вскоре оказались на Дальстрое и в других не столь отдалённых местах, а остальные продолжили разъезжаться. К Великой ссоре конца 1950-х в Харбине жили уже просто сотни (не тысяч) русских людей, и впереди их ждали репрессии местных чекистов и расправы хунвейбинов, поругание святынь (вроде сожжёния Никольского собора), проклятия родных детей от смешанных браков... Свет в конце тоннеля увидели лишь несколько десятков старожилов, зачастую при одной только мысли "я русский" начинавшие плакать от ужаса, вбитого об асфальт хунвейбинскими ногами. Единицы встретили здесь 21-й век, и вот наступила черта, за которой кто-то должен был остаться последним...
15.
...Инженер Андрей Никифоров приехал на Дальний Восток в начале ХХ века, строить Амурскую железную дорогу взамен КВЖД, опасность которой после русско-японской войны сделалась очевидной. В 1910 году на станции Кундур у него родилась старшая дочь Ефросинья. В 1923-м, спасаясь от голода и войны, Никифоровы попали в Харбин, и вряд ли 13-летняя Фрося понимала тогда, что ей предстоит закрыть в его русской истории последнюю страницу. Окончив школу и фармацевтические курсы, полвека она тихо проработала в аптеке. Её братья уехали в 1940-х, и пусть через лагеря, но оказались на родине. Сама Ефросинья ездила к ним в 1960-х, но послушав, как народ восхищается заварившим всю эту кашу Хрущёвым - вернулась в Китай, где всё чаще не Фрося её называли, а Фруза. Но китаянкой Ефросинья Андреевна не хотела быть, сопротивлялась этому всей сутью, и за свою долгую жизнь не выучила языка и не полюбила чуждой пищи. Не сложилось у неё и семьи - она говорила, "Бог не дал...", а помнившие её молодость люди рассказывали, что раз и навсегда веру в мужей ей отбил жених, загулявший накануне свадьбы. И вот с таким багажом Ефросинья осталась под старость лет одна, без единой родственной души на сотни вёрст вокруг, порой неделями ни с кем не общаясь. Быть может - самым одиноким человеком на планете... Иногда к ней приходили гости из России, привозили чёрного хлеба, селёдки, манной каши, а она делилась с ними главным теперь страхом - что её не придадут земле, а по китайскому обычаю кремируют... Она просила найти ей монахиню, которая бы заботилась о ней и читала псалмы, но тут противилась Партия, подозрительная к "опиуму для народа" вообще, а в особенности, почему-то, именно к православию. А вот Валентина Калита, заммэра Благовещенска, таки нашла Ефросинье Андреевне сиделку и командировала в Харбин. Увы, ненадолго: 22 сентября 2006 года на 97-м году почти ослепшая, немощная, измученная раком русская женщина умерла в Первой горбольнице. Перед смертью, говорят, она что-то кричала по-русски, но кроме слова "мама" (одинакового в двух столь разных языках!) китайцы ничего не смогли разобрать. Похоронили её по русскому обряду на далёком загородном кладбище Хуаншань. Последний раз она видела свой город, может быть, таким - облезлое японское здание (1936) стоит напротив больницы:
16.
Однако "жители Харбина" и "харбинцы" - во все времена не одно и то же. Даже на пике белоэмиграции этим словом называли и русских людей с маленьких станций в глубинке и таёжных сёл. Ну а те, кто эмигрировали уже отсюда - остались харбинцами навсегда, как например Николай Заика, родившейся в 1939 году, а в 1961 заброшенный судьбой в австралийский Сидней. Там он женился на эмигрантке из Шанхая, но с родиной связей не терял, оставаясь краеведом, генеалогом, просто хранителем памяти русской общины. Он много и охотно общался с журналистами и историками, даже под старость лет сохраняя бодрость, ясный ум и чувство юмора, и как я понимаю, немало фактов из моих рассказов, через посредничество Андрея Фатьянова из Владивостока (который разметил это всё на викимапии и прислал мне свой архив) - именно с его слов. Умер Николай Николаевич в Сиднее 29 апреля 2024 года, когда я заканчивал последние приготовления к этой поездке. Его дом (как и заброшка с кадра выше) стоит на улице Маймай (ранее и в переводе Торговой) восточнее Софийского собора, самой ветхой и грязной на Даоли:
17.
Однако несколько исторических зданий есть и на ней. К дому Заики на кадре выше примыкает казарма японских жандармов (по другим сведениям - колбасный завод, видимо - то и другое в разное время), а вот ближе к больнице Ассоциация импортёров Харбина (1928):
18.
Вернёмся на Дидуань. На углу
19.
Здание бывшей японской газеты "Harbin Times" (выходила в 1931-45 годах), на фоне которого две уборщицы по-китайски планомерно загоняли в дренаж целую немаленькую лужу:
20.
Почти у вокзала и Красного моста из прошлой части (на переднем плане - съезд с него) экс-Участковая выводит к зданию более солидной газеты "Хунбао" (1936), пожалуй главному на Пристани памятнику Маньчжоу-го:
21.
Забавный домик у его торца был, вероятно, газетным киоском. С видом на вокзал и Иверскую церковь (см. прошлую часть)...
22.
...возвращаемся на улицу Чжаолиня. С опутывающих её начало пешеходных мостов открывается эффектная перспектива:
23.
Но из зданий выделяется лишь полицейское управление с новодельным барельефом на фасаде:
23а.
Да вот что-то симпатичное за углом улицы Тянди:
24.
Район Пристань можно разделить на 3 части поперёк берега Сунгари. Маймай, Дидуань и Чжаолиня вокруг Софийской площади - это условный Восточный Даоли: грязноватый, но очень живой, полный уличных едален и дешёвых кафе. Средним Даоли можно считать пару мощных улиц - Шанчжи (ранее Новогородская, так как в Новый город вела) и Чжунъян (ранее Китайская). Последнюю, ныне Харбинский Арбат с десятками интересных зданий, я показывал в прошлой части, но она теперь - витрина этого района, да и всего города, куда случайно не зайдёшь. Транспортной осью Пристани остаётся проспект Чжао Шанчжи, переименованный в честь убитого японцами партизана (как и город восточнее по КВЖД). Вот такой вид бывшей Новогородской, и именно в сторону Нового города, открывался нам из окна гостиницы.
25.
А выходя из её дверей, первым делом мы видели необычайно эффектную стилизацию под модерн:
26.
Чуть ближе к вокзалу - деревянный домик, единственный обнаруженный мной в Харбине:
27.
Пройдём чуть дальше и оглянемся назад - наша гостинице занимала несколько этажей в ближней правой высотке. А у дома слева...
28.
...живописный двор, которые лишь китайские фонарики отличают от дворов Краснодара или Самары:
29.
Вид с того же мостика вперёд: справа универмаг Фухэчана Учжоу (1902) с характерным "минаретиком", слева Телефонно-телеграфное бюро Маньчжоу-го (1937), а в перспективе - виадук над станцией, с противоположного её конца от Красного моста из прошлой части:
30.
На кадре выше вправо уходит улица Сишисыдао, а в её перспективе - знакомый с прошлой части голубой фасад японского отеля (1933) на Чжунъяне. На "си" начинаются названия всех полутора десятков улиц меж двух главных осей Даоли, и в переводе все они - Западные (номерные) проезды.
31.
Как например Сиэрдао, один из последних перед Сунгари. В нём интересно консульство Германии (1909), её Второго Рейха, так как консульство Третьего Рейха я показывал уже в Новом городе.
32.
Когда-то Сиэрдао назывался Коммерческой улицей, как и продолжающая его за перекрёстком ныне улица Шанъюй. На неё мы и свернули с Арбата, выйдя в просторный, ухоженный и холодный Западный Даоли. Его сетка улиц, подстраиваясь под берег Сунгари, повёрнута относительно пройденных районов примерно на 25-30 градусов, а растворён в них харбинский Еврейский квартал, отдельные здания которого вроде банка и клиники мелькали в прошлой части. На бывшей Коммерческой встречает Дом Еврейский предпринимателей (1902), с 1963 года - Дворец науки и техники:
33.
Впрочем, красивейшее здание Шанъюй - Спортзал КВЖД (1910):
34.
Почти полный двойник виденной нами в Суйфэньхэ русской школы:
35.
Отсюда на юг, вдаль от Сунгари, пара кварталов до площади Краснознамённых Колонн (которыми китайские коммунисты совершали в 1934-36 годах Великий поход с занятого врагами юга). Сама по себе площадь никакая, и я не нашёл ничего о её прошлом:
36.
Зато на ближайших улицах немало своих красот. Западнее - одно из красивейших старых зданий Харбина:
37.
Якобы построенное в 1902 году и выкупленное в 1925 богатым китайцем Чаном Куньи у таинственного (ибо ни ру-, ни китнету не известного!) американца. Вероятнее, что Чан и построил этот особняк, а заморский владелец - лишь маркетинговая легенда:
38.
С 1962 года тут обитал детский сад, но теперь вид заброшенный:
38а.
С другой стороны от площади - татарская Мечеть Тысячелетия (1922-24):
39.
Татары - один из "стержневых" народов России, самый давний (наряду с зырянами) спутник русских в освоении новых пространств. В дореволюционном Харбине их община была невелика, человек полтораста, но уже в 1900 году они получили на Пристани участок под мечеть, которую достроили к 1907 году. Простой деревянный "дом с минаретом", ставший явно тесным в 1920-х, когда русскую белоэмиграцию дополнила и татарская. Община разрослась до тысяч человек, а её лидером стал имам Гинаятулла Ахмади (Салихмет) из Пензенской губернии. Был и свой капитал: торговый дом "Братья Агафуровы" из Екатеринбурга, который держали Камалетдин, Зайнетдин и Кашафетдин, зашедшие в Маньчжурию ещё в 1908 году, а после революции здесь и осевшие. И если на разбег Перестройки выпало 1000-летие Крещения Руси, то на излёт Гражданской войны - 1000-летие принятия ислама Булгарией. Именно в неё, кроме оставшихся наследством Золотой Орды языка и названия, уходят корни татарского этноса, и сплотить соплеменников на чужбине Салихмет решил строительством мечети в честь благочестивого юбилея... Тут, впрочем, есть некоторая путаница: в Харбине две исторические мечети, вторую я ещё покажу в другой части, а не бывавшие здесь татарские историки, вероятно, сводят их в одну. А потому я не уверен, какая из двух - мечеть Тысячелетия, и какую из двух в 2018 году начали реставрировать к 1100-летию по инициативе тогда ещё президента Республики Татарстана Рустама Минниханова, но сходится всё скорее к этой. Мечеть на бывший Биржевой (ныне Хунся) выглядит безупречно и вроде как действует, но дверь её была заперта.
40.
У мечети мы свернули на улицу Тунцзян, ранее Артиллерийскую, условно-параллельную Шанчжи и экс-Китайской. А по ней рукой подать до II Корейской школы (то есть - школы, где в качестве иностранного учат корейский, ну как у нас есть всякие немецкие и французские школы). Вот только на "ко" её название начинается лишь с 1962 года - исторически это Еврейская школа (1909):
41.
Хотя это название и тогда было условным: без ограничений и квот 2/3 еврейских детей Харбина учились в русских школах, а здесь встречает в холле бюст Александра Глазунова с русской табличкой без дубляжа:
42.
Ведь Музыкальную школу имени Глазунова открыли здесь в 1926 году для учеников любой национальности только приехавший в Харбин скрипач Уриэль Гольдштейн (в перипетиях русско-китайской транскрипции ставший Голицыным) и пианистка Вера Диллон, вскоре вышедшая за него замуж. Одна из их выпускниц (уж не знаю, кого переводчики превратили в Апдекалеву) в 1929 году основала Харбинский музыкальный институт, а в 1935-36 годах оба заведения закрылись. Супруги уехали за океан, где их прославила дочь-пианистка Элеонора Голдстейн.
42а.
Ну а Харбин не стать еврейским городом просто физически не мог. С одной стороны, понятная в языковом, культурном и ментальном плане среда, при этом неподвластная антисемитским законами Российской империи. С другой - близость ссыльной Сибири, где в 19 веке успела сложиться натурально Вторая Черта оседлости. Наконец, не так уж далеко Шанхай, богатейшими людьми которого были друзья англичан, индийские иудеи. К 1913 году евреи (7% жителей, 4,5 тыс. человек) были в Харбине уверенным народом №3 после русских и китайцев. Многие преуспели уже тогда - как мутный Гирш Кролл, приехавший в 1900-м из ниоткуда и сваливший в 1920-м в никуда, но поивший всю Маньчжурию своими лимонадами и пивом. Или братья Моисей и Давид Самсоновичи из Иркутска, торговавшие текстилём и одеждой. Или Роман Кабалкин, с чьих фабрик соевое масло впервые попало в Европу через Владивостокский порт. Или мельник Аарон Каган из теперешнего Даугавпилса, когда-то (естественно, к своей выгоде) строивший Ново-Николаевск (Новосибирск), а в Харбине основавший в 1902 году "Акционерное общество Сунгайриских мельниц", 20 лет спустя славших вагоны зерна голодающим России. Для Кагана харбинский бизнес стал тогда из регионального основным, как и для многих других магнатов. Например, Симона и Соломона Скидельских - их отец Леонтий из Слонима строил шахты близ Владивостока, а они занялись тем же самым на Мулин-реке. Из Шанхая сюда переехали многие ашкеназские издания и организации, а для многих отсюда начинался путь в Америку и в Палестину. К концу 1920-х в Харбине жило около 25 тыс. евреев - больше, чем в любом городе царской России за пределами Черты оседлости. При Маньчжоу-го японцы умудрялись одновременно и мечтать о том, что вот приедут к ним еврейские банкиры со всего света да наинвестируют до полного благорастворения воздусей, и поддерживать Российскую фашистскую партию и её главаря Константина Родзаевского - антисемита даже не пещерного, а откуда-то из нижней мантии. Причём это было ещё и взаимосвязано: как в том анекдоте, о масштабах еврейского влияния в мире японцы судили по русским антисемитским агиткам, и логично рассудили, что к ЭТОМУ надо примкнуть. Ну а на практике еврейская община в 1930-50-х полностью повторила путь русской - к 1945 году их осталось в Харбине около 2 тысяч, к 1958-му - менее полусотни, а последний умер в 1985 году.
43.
Но в городе осталось немало свидетельств былого расцвета. Например, через дворик от школы - Старая синагога (1906-09), до нынешних трёх этажей достроенная в 1931 году после пожара:
44.
Закрытая в 1962 году, в 2014 она была отреставрирована под концертный зал с очаровательным рестораном в холле:
45.
Но у её зала - вполне синагогальный вид:
46.
А на юг по Тунцзян, удивляясь безумной китайской эклектике в переулках...
47.
...можно выйти на треугольную площадь у станции метро "Улица Чжунъян":
48.
Напротив оконечности Тунцзян, за улицей Цзинвэй (ранее Офицерской), стоит Новая синагога (1918-21), впечатляющая датами постройки - на чужой земле община окрепла достаточно, чтобы не обращать внимания на русскую Гражданскую войну. В 2004, при участии израильского премьера Эхуда Ольмерта (чей отец вырос в Маньчжурии), здесь открылся Музей евреев Харбина, по чужим фото представляющий собой весьма репрезентативную галерею фотографий и картин.
49.
Улица Цзинвэй ведёт через весь Даоли прямо к Красному мосту и вокзалу. От Чжунъяна и его переулков сеть тут поворачивает уже градусов на 45, а потому с той стороны, откуда мы пришли, город выходит к этой улице колючими углами:
50.
На бывшей Офицерской попадаются старые дома, но больше - новостройки. Впереди всё шире раскрывается простор над Сунгари, столь непривычный в каменных джунглях Китая:
51.
Где-то у реки раньше стоял деревянный костёл Святого Иосафата (1922-25), построенный папскими посланниками для католиков Пристани, но теперь он исчез без следа:
51а.
Центр тут резко разуплотняется, и километра через полтора от синагоги по Цзинвэй можно найти Клуб депо КВЖД (1928), позже ставший ДК Харбинского автозавода.
52.
До самого автозавода ещё пара километров, которые мы прошли районами скучных, но не по-харбинских блестящих новостроек. Правда, есть один нюанс - в 2002 году, почему-то не считая это геноцидом и распилом средств, завод переселили за город.
53.
Но посреди круглой и огромной (около 400 метров) площади сохранён его исторический центр - Главные мастерские КВЖД (1903-07), так странно расположенные от того, что оборудование для них, как и паровозокомплекты, привозили по реке, и оказалось легче протянуть сюда пути, чем доставлять это всё к станции. Вот здесь - текст на китайском, но много фото, в том числе зданий, которых уже нет. Зимой 1950 года, после 10 суток на поезде из Москвы, где два месяца был с визитом, рабочих посетил лично Мао Цзэдун, о чём напоминает золотистый памятник. А в 1953-м или 1965-м (я видел разные данные) мастерские перепрофилировали в автозавод, изначально делавший армейские грузовики, а в 1990-х, купленный чанчуньской FAW, переключившийся на выпуск малолитражек.
54.
На путях же - важная реликвия Красного Китая: собственной персоной паровоз "Мао Цзэдун", первый локомотив КНР, методом технической каннибализации нескольких машин собранный здешними рабочими в 1946 году, в начале войны с Гоминьданом. Его особенность - переходящий шильдик, который с 2014 года носит современный скоростной локомотив, а у старой машины явно подлатанная морда. И на обоих кадрах - последние сухие секунды: вскоре хлынул короткий, но очень мощный дождь, который мы пережидали под навесом за паровозом, в компании трудового вида китайцев, во что-то игравших на длинной скамье. В памяти чётко отложилось, будто козла забивали (что, конечно же, явно не так)...
55.
В общем-то, мы уже покинули исторический Даоли, и все эти многоэтажки стоят на месте дикой сельвы городков. Так в Харбине назывались предместья, но не простые, а - принадлежавшие КВЖД, не используемые под её инфраструктуру, и потому порезанные на участки для продажи. В Славянском городке, организованном в 1907 году - на большие участки под уютные садики, а вот в городках 1920-х годов на каждый участок едва влезала хата из сеней и единственной комнаты. Волна беженцев, превышавшая числом само население Харбина, не могла не породить трущобы, и понимая, что избежать этого нельзя, начальник КВЖД Борис Остроумов постарался взять этот процесс под контроль. Так в 1920-22 годах возникли, с востока на запад, Госпитальный, Корпусный, Саманный, Сунгайриский и Остроумовский городки. Первые три я упоминал в прошлых частях - они лежали за Южно-Маньчжурской железной дорогой. Последние два же Борис Васильевич не основал, а лишь утвердил: неофициально этот район назывался Нахаловка. На пустых землях вокруг рабочей слободки, которая сама была известна как Тридцать Шесть Сараев, с 1919 года тысячами селились люди, которым назад не было пути. Позже они хотя бы натурализовались, многие смогли встать на ноги, а в 1929-м очередной строительный бум и вовсе вызвало массовое, но цивилизованное сокращение штатов КВЖД с хорошими отступными - с тех времён стоит, например, Львиный дом за несколько километров от чего-то бы то ни было. И сейчас уже совсем не очевидно, что как бы ни большинство харбинцев жили примерно вот так - в неустроенности, пыли и сырости, угольным дыму и страхе грабежа... Но какая-нибудь мелкая деталь нет да и напоминала, что жили здесь люди зачастую образованные и помнявшие о былом благополучии - например, многие красили хижины яркими красками.
56а.
Теперь это всего этого осталась лишь церковь Адвентистов Седьмого Дня (1924), при которой в 1925-45 годах действовала своя Сунгарийско-Монгольская духовная миссия.
56.
За Сунгарийском городком лежали ещё и Московские Казармы - на самом деле существовавшие лишь в русско-японскую войну, а в 1920-х превратившиеся в очередной городок. Считалось, что приличному харбинцу там делать нечего, тем более именно Московские казармы славились симпатиями к СССР, а тамошние пионеры стали агрессивной субкультурой, члены которой состязались, кто больше "белых" избил. Тем не менее, и в их владениях имелся храм Иоанна Предтечи (1923):
56б.
А вот церковь Бориса и Глеба (1927) стояла в самом дальнем Остроумовском городке, более известном под названием Чэнхэ: как и Модяговка, он вырос на месте китайской деревеньки.
56в.
Был в Харбине и китайский город Фуцзядянь - от Пристани к востоку. О нём будет следующая часть.
КИТАЙСКО-ВОСТОЧНАЯ ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА (2024)
Маньчжурия. Обзор путешествия и оглавление серии.
Желтороссия. Русское наследие Китая.
Нюансы и лайфхаки Китая.
Транспорт Китая.
Восточная КВЖД
Пограничный (Гродеково) в России и начало Суйфэньхэ.
Суйфэньхэ (Пограничная).
Муданьцзян. Город и станции восточнее.
Муданьцзян. Бохай.
Хэндаохэцзы.
Имяньпо.
Ачэн. Город и усадьба "Волга".
Ачэн (Хуэйнин). Прошлое и настоящее маньчжурских народов.
Харбин.
История, колорит, Харбинский метрополитен.
Новый город (Наньган). Юг и объекты КВЖД.
Новый город (Наньган). Север.
Модягоу (Славянский городок), Старый город (Сянфан), Алексеевка.
Пристань (Даоли). Вокзал и проспект Чжунъян.
Пристань (Даоли). Разное.
Фуцзядянь.
Сунгари. Парк Сталина и Затон.
Сунгари. Остров Солнца и Парк Тигров.
Пинфан, а также виды с телебашни.
Западная КВЖД - будет позже.